Симфония соль минор Моцарта

[Любовь Васильевна]

Симфония соль минор Моцарта​

Скачать

Скачать

Симфония соль минор Моцарта
Я рад обратиться к вам с
предложенным мною циклом «Великие сим-
фонии». Подобное название может пока-
заться условным. На самом же деле в нем
нет ровным счетом ничего условного.
Великие симфонии... Собственно, их
перечень искать не нужно. Достаточно
только, как я сам это делаю, прикрыть глаза,
сказать про себя «симфония» — и вы сразу
увидите, услышите, поймете, что это та-
кое. Соль-минорная, симфония Моцарта,
симфонии Бетховена, Шуберта, Чайковского,
Малера, Шостаковича... Из них можно
выбрать самые известные или, уж если я
употребил другое слово, самые великие.
Великие — это те, мне кажется,
которые продвигают нас вперед в нашем
знании о самих себе. Продвигают весь род
человеческий в представлениях людей о том,
что они такое и что такое мир, который их
окружает.
Я вас уверяю, это не громкие слова.
Это действительно так и есть. Великая
музыка присутствует в жизни каждого из
нас, даже в жизни тех, кто никогда не переступал порога филармонических залов. Она
существует. Она меняет людей, делает их иными и лучшими.
Еще несколько слов после такого вступления, которое может показаться патетическим.
Греческое слово «симфония» означает «созвучие». А по-русски все, что начинается с «со-»,
означает некую связь: связь людей, связь понятий. Приставка «со-» обладает какой-то благоде-
тельной властью над словами и над теми, к кому эти слова обращены. Созвучие, связь, союз — все
с одной и той же буквы и в присутствии многозначащей приставки «со-».
Думаю о союзе людей, характеров, настроений. Конечно, под одним небом существуют
противоположности, резкие контрасты. Но эти контрасты находятся друг с другом в
плодотворном единении, а противоположности, встречаясь, должны создавать (и действительно
создают) третье состояние, наделенное всем богатством настроений, чувств, людских эмоций.
Мне всегда приятно думать, что наряду с принципом, который испокон веку почему-то считается
главным принципом человеческого существования и вообще всего живого, а именно принципом
борьбы за существование, есть еще и принцип солидарности. Я уверен, что солидарность — это
самое значительное не только в мире людей, но и во всем органическом мире — в мире братьев
наших меньших, в мире растений. Все поддерживают друг друга... И радостно знать, что этот
принцип солидарности очень внятно, очень ясно и ярко изложил на рубеже XIX и XX веков русский
интеллигент князь Петр Алексеевич Кропоткин.
Но вернемся к великим симфониям. Их музыка, воплощая собой идею звучания, вместе с тем
воплощает и принцип солидарности человека с человеком, настроения с настроением, характера с
характером.
Пожалуй, только XXвек имеет печальную привилегию показывать в жанре симфонии еще и
чудовищную разорванность человеческого мира, что является настоящей трагедией двадцатого
столетия. Об этом мы поговорим позднее в рамках цикла, ибо начинаем с XVIII века.
Первым сочинением, которое я для себя называю великой симфонией, оказывается Симфо-
ния соль минор Вольфганга Амадея Моцарта.
Она написана в 1788 году. К тому времени европейские композиторы по крайней мере уже
пятьдесят лет пишут симфонии. Трудно сказать, с чего это началось. Словом «симфония» обозна-
чались произведения для отдельных инструментов. Известно, скажем, что у Иоганна Себастьяна
Баха есть цикл под названием «Симфонии». Но на самом-то деле это всего-навсего маленькие
пьесы для клавира.
Симфония Моцарта на заре симфонической музыки дает нам такую полноту чувств и
смысла, что почти соглашаешься: всё последующее есть лишь прорастание моцартовских зерен.
Я часто ловлю себя на мысли, в сущности говоря, неверной и как бы даже греховной: ну за-
чем сочинялась музыка после Моцарта? Что еще она добавила к тому, что у Моцарта уже совер-
шилось, состоялось? Конечно, в устах музыканта эти соображения могут показаться несерьезными.
Но эмоционально, я полагаю, вы их поймете.
Так вот, Симфония соль минор - это уже та жатва, о которой оставалось бы только мечтать.
Я думаю, что век девятнадцатый, да и двадцатый оглядывались на моцартовскую музыку в состоя-
нии какой-то глубокой меланхолии: свершилось нечто, выше чего, пожалуй, встать нельзя.
Что происходило в мире в 1788 году? Человечество продолжало заниматься своими обычными
делами: изобретало, двигалось дальше по научной стезе. Четырьмя годами раньше Джеймс Уатт
изобрел паровую машину. Это было огромное событие, которое современники не могли полностью
оценить. Та польза человечеству, которую принесла паровая машина Уатта, конечно, громадна. Но
для музыканта ясно, что гигантская духовная польза, принесенная музыкой Моцарта, вполне может
сравниться с тем материальным расцветом человечества, который напророчило изобретение
Джеймса Уатта.
И еще: на пороге всемирной истории находится Французская революция 1789 года - со-
бытие, которое мы сегодня воспринимаем совершенно иначе, чем двадцать, пятнадцать, десять лет
назад. Это первое, как сказал бы Александр Исаевич Солженицын, красное колесо, которое
прокатилось по миру. Потом будут и другие. Все они оставят моря крови, пролитые людьми во имя
идеи. Во имя идеи, ради которой, мне кажется, вообще ни одна капля крови не может быть пролита.
Мы сейчас понимаем это лучше, чем в недавние годы, и уж, конечно, несравненно лучше, чем это
понимали сто или двести лет назад. Хотя двести лет назад ценность жизни человеческой была очень
велика.
Продолжаю. 25 июля 1788 года Моцарт завершил свою Симфонию соль минор. А в мае того
же года в его жизни произошло огромное событие - премьера оперы «Дон Жуан», этой великой
оперы на все времена. Она была завершена весной 1788 года и впервые исполнена в Праге.
Вот по следам какого события Моцарт вновь испытывает прилив творческого вдохновения.
И создается соль-минорная симфония.
Бог знает, какими внутренними мотивами - эмоциональными, духовными - руководствовался
при этом композитор. Хотя его жизнь расписана моцартоведами буквально день за днем, у нас нет
никакой ясности, как рождается подобная музыка, из каких состояний она выходит, чем, какими
стимулами движима моцартовская душа.
Известно, например, что после премьеры «Дон Жуана» материальное положение Моцарта
резко ухудшилось. Он стал придворным композитором и начал получать весьма приличное
жалование, вполне обеспечивавшее благополучие всей семьи. А вместе с тем почему-то именно в
это время он испытывал ощущения, свойственные человеку, находящемуся в состоянии
материального бедствия. Моцарт посылал панические письма меценатам, объявил концерты по
подписке, чтобы наскрести некоторое количество средств к существованию (правда, эти концерты
так и не состоялись).
Так вот, как раз посреди этой жизненной сумятицы и появляется соль-минорная симфония.
И можно только повторить вслед за младшим современником Моцарта великим немецким поэтом
Гёльдерлином: «Ах, себя мы не знаем! В нас царит неведомый бог».
Действительно, мы не знаем, в какой момент сумеем озариться, в какие минуты поднимемся
выше привычных, как бы раз и навсегда нам завещанных состояний.
Моцартовская симфония оказалась таким громадным духовным прорывом, который ничем,
никакими обстоятельствами материального существования объяснен быть не может.
Еще одно, о чем я хотел бы сказать: минорная музыка, соль минор... У Моцарта немного ми-
норных сочинений, особенно в симфоническом жанре (кстати, есть еще одна соль-минорная, так
называемая Маленькая симфония, написанная молодым Моцартом).
Не довелось мне в моей жизни - и не знаю, доведется ли когда-нибудь? - побывать в Вене-
ции. Но вот я читаю у выдающегося немецкого музыкального писателя Теодора Адорно, что в
минорных сочинениях светится некий венецианский Моцарт... Венеция, насколько я себе ее
представляю, будучи жителем Петербурга, - это город, в котором воды и небо смотрятся друг в
друга, и все линии размыты, и над всем царит меланхолия.
Значит, венецианский Моцарт - Моцарт меланхолический.
Кстати, в «Дон Жуане» венецианской меланхолии тоже сколько угодно. И я воздаю должное
проницательности выдающегося баритона Тито Гобби, несчетное количество раз певшего заг-
лавную партию в «Дон Жуане»: Гобби утверждал, что место действия оперы - Венеция, а не Севи-
лья, как следует из текста либретто.
Моцартовская соль-минорая симфония тоже рождена меланхолическими состояниями.
Стендаль был трижды прав, когда говорил о меланхолии как о «ядре музыки» Моцарта. Этот свет-
лый Моцарт, этот лучезарный, солнечный композитор - сколько же в нем было меланхолии!.. Он
сам, конечно, знал об этом и недаром написал в одном из последних писем в сентябре 1791 года:
«Жизнь была так прекрасна!» Была так прекрасна... И на всем из того, что он делал в последние
три-четыре года своей жизни, так или иначе лежит печать прощания.
Его симфония написана для традиционного оркестрового состава тех лет: струнные инстру-
менты, флейта, два гобоя, два фагота, две валторны. Нет, правда, труб и литавр. Это очень ха-
рактерно: нет ничего, что придавало бы музыке пафос, внешнюю торжественность, чтобы не ска-
зать - трескучесть. Ничего шумного...
Мне очень по душе терпкая гобойная звучность соль-минорной симфонии. Там ведь есть
гобои, но отсутствуют кларнеты, смягчающие обычно звучание группы духовых инструментов.
Вспоминаю дивную строку Бодлера: «Зеленый звук гобоя». Действительно, звук гобоя придает
оркестровой музыке какую-то свежесть, которую можно сравнить, пожалуй, только со свежестью
молодой весенней листвы.
Моцарт, правда, сделал позже вариант симфонии с кларнетами. Он предполагал, что про-
изведение будет исполняться публично, и поэтому немного смягчил краски: резкая индивидуаль-
ность звучания, связанная с характерным выбором оркестровых тембров, была чуть-чуть зату-
шевана. Но неизвестно, состоялось ли публичное исполнение. Никто до сих пор не может твердо об
этом сказать.
Мне почему-то хочется думать (всегда живет в нас неистребимая потребность толковать му-
зыкальную историю по-своему - так, как нам хотелось бы), что первого публичного исполнения при
жизни Моцарта так и не произошло. Может быть, соль-минорная симфония - это такое творение,
которое должно было остаться в душе ее творца, а не выплескиваться наружу? Она так совершенна,
так прекрасна, что почти не нуждается в восторженных поклонниках.
Первая часть симфонии начинается из тишины. Мой учитель профессор Натан Ефимович
Перельман рассказывал мне о том неземном, несказанном впечатлении, которое создавалось от
начальных тактов симфонии под управлением великого немецкого дирижера малеровской школы
Отто Клемперера. Она начиналась из абсолютной тишины, из ничего. И первая тема продвигалась
как бы на ощупь. Ее мотив - это то самое, что до Моцарта (скажем, в баховские времена) обычно
называли мотивом вздоха. Он присутствовал, как правило, в медленной музыке. А здесь он
присутствует в музыке подвижной, движется в совершенно непривычном для него темпе. А11е§го
шо11о - так написано в начале первой части. Божественная красота этой музыки как раз и состоит в
том, что живое движение сочетается с бесконечно меланхоличной мелодической темой. Она
начинается неуверенно, и в ней есть то, что свойственно каждому моцартовскому сочинению. В ней
есть тайна. И вовсе отсутствует жесткость, четкость. В ней есть живое дыхание, но это дыхание
неуловимо.